— Так было раньше, — объяснил Ухо. — Теперь все по-другому. Крупные города быстро разрастаются. А малоэтажная застройка занимает слишком много места. Дешевле ставить на окраинах высотки, чем расширять оборонительную линию.
Помолчав немного, сержант добавил со странным выражением в голосе:
— Кстати, когда-то здесь была промзона.
— А теперь она где? — спросил Борис.
— А кому она теперь нужна? — сердито ответил Ухо вопросом на вопрос. — Ставродар — первая перевалочная база южного трес-трафика. Здесь с него снимаются самые жирные сливки. Это выгоднее, чем что-либо производить. Так что промышленность у нас — в полной… в ауте, в общем.
Сержант вздохнул.
— Действуют еще, правда, несколько цехов с тресами в районе печки, но это так, не серьезно уже. Ах да, ты же не знаешь, — спохватился Ухо. — Печкой у нас мусоросжигательный комплекс называют. ГПК. Городской мусоросжигательный…
Борис кивнул, хотя в пояснениях не нуждался: чернявая уже объясняла ему, что к чему.
— Там жгут все, что могут, — продолжал Ухо. — Что успевают сжечь за день. Что не успевают — идет в коллектор. При мусоросжигалке функционируют химический и перерабатывающий заводы. Заводики, вернее. И крематорий. Вот, собственно, и весь наш Ставродарпром.
Сержант невесело усмехнулся.
— Настоящая промышленность, вернее, то, что от нее еще осталось, сосредоточена сейчас в других городах, где на трес-торговле много не заработаешь. А у нас, в Ставродаре, свободные граждане либо делают деньги на тресах, либо обслуживают этот рынок. Качать ресурсы, чем бы они ни были, всегда выгоднее, чем что-либо производить.
В словах Уха явственно звучали непривычно-грустные нотки. Однако Борис уже не слушал сержанта и не мог разделить его настроения.
Колонна въезжала в мегаполис. Вливалась в его жизнь. Становилась его частью. Количество машин вокруг увеличилось. Движение снова замедлилось, но Борис только радовался этому. Он вертел головой, как мальчишка, впервые попавший на межхуторскую ярмарку.
Город! Вокруг был город! Большой, огромный! Совсем другой мир, другая планета!
Город разительно отличался от захиревших приграничных хуторов. Все здесь дышало уверенностью и процветанием. Высотные дома, широкие улицы, ровный, как стекло, асфальт, ехать по которому — одно удовольствие, чистые, словно с мылом вымытые, тротуары. Оживленное движение, многолюдные толпы.
Яркая, броская реклама зазывала и предлагала такие товары и услуги, о которых Борис имел довольно смутное представление. Где-то громко играла музыка. Задиристо и заполошно ревели автомобильные гудки. Бесчисленные магазины притягивали взгляд немыслимой красоты витринами.
Люди на улицах были веселы и беззаботны. Люди — в смысле, свободные граждане. Дорогие одежды, широкие улыбки… Некоторых сопровождали тресы с потухшими взглядами и опущенными лицами. Ошейники, тонкие, но крепкие цепочки… Сильные рабы, молодые красивые рабыни. Хозяева словно специально выставляли их напоказ: смотрите, любуйтесь, завидуйте. А может, и правда выставляли. Хвастались. Может, такая здесь ярмарка тщеславия?
Борис чувствовал, как кружится голова. Счастье наполняло и переполняло его. Прочь сомнения! Долой сожаления! Забыть об убитом Леньке, о разоренных хэдами хуторах, о чернявой девчонке, что трясется сейчас в переполненной тресовозке! Забыть-забыть-забыть! Плюнуть и растоптать!
Главное — он добился своего! Он добрался, куда хотел! И пусть все остальное горит синим пламенем!
Будни мегаполиса были красочнее и ярче любого хуторского праздника. Город покорял своим великолепием. Город влюблял в себя с первого взгляда. В этом городе хотелось жить.
Вольной жизнью, разумеется. Свободным гражданином, не тресом.
Да, здесь его ждала новая жизнь, полная огня и блеска.
Им улыбались с тротуаров. Кто-то приветливо махнул рукой.
Борис помахал в ответ.
— Чего это они, — спросил он Ухо. — Встречают как победителей.
— Скорее уж как благодетелей, — хмыкнул тот. — Я же объяснял тебе, что торговля тресами приносит городу основной доход. На нас, хэдах, зиждется его благополучие. Ставродар будет цвести и пахнуть, пока здесь вертятся трес-капиталы, пока хэдхантеры возвращаются из рейда с добычей и пока есть кого возить в тресовозках.
«Пока»? Вот слово, которое никогда не нравилось Борису. Веяло от него чем-то холодным, неотвратимым. Сейчас неприятное слово прозвучало трижды.
— А что будет, когда возить станет некого? — спросил Борис. — Или вам пофиг? Типа, на мой век хватит, а там хоть трава не расти.
— Нет, Берест, нам не пофиг, — помрачнел Ухо. — Как раз по той причине, что на наш век уже не хватит. Поэтому каждый старается сейчас, пока есть еще такая возможность, урвать для себя кусок пожирнее.
«Пока»? Опять проклятое «пока»!
— Поэтому и гоняемся мы за трес-баллами, как проклятые… Пока есть за чем гоняться.
Борис мысленно обложил Ухо. Такое, блин, настроение испортил, сержант!
Некоторое время ехали молча. Городская жизнь, бившая ключом, уже не радовала Бориса так сильно, однако удивлять не переставала.
Колонна свернула на большой проспект, шириной в пять-шесть центральных хуторских улиц. Влилась в плотный транспортный поток. Остановилась на перекрестке, перед пульсирующим красным глазом светофора.
Светофоры, о которых давно забыли в хуторах, здесь были натыканы всюду. Причем все работали исправно. Но еще больше Бориса поразило другое. Его внимание привлек автобусик, остановившийся на красный свет неподалеку от их БТР.